Словно неведомая доныне сила, жаждущая поглотить все и вся, нависло над голым, обугленным радиацией лесом серое пасмурное небо. Сам лес, который ранее, вероятно, цвел и зеленел, ныне напоминал огромную черную каракатицу, простершую свои тонкие кривые щупальца далеко на запад.
Шейла бежала по лесу. Ей приходилось перепрыгивать грязь, огромные мутные лужи, небольшие овраги, на дне которых угрюмо покоились жухлые опавшие листья; голые облетевшие кусты, топорща кривые немые ветки, словно костлявые пальцы, угрожали оборвать одежду. Но Шей не обращала на это внимания. Она должна была бежать. От кого, откуда - это она уже забыла. Она помнила точно лишь одно - ей надо бежать...
Внезапно лапа, секунду назад ощущавшая лишь слегка влажную землю, наступила на что-то жидкое и топкое. Это и вывело Шейл из состояния полусна, которое, однако, держало ее целый час, а то и больше.
- Болота!! - взвизгнула она и отдернула ногу, разбрызгивая зеленовато-коричневую грязь в радиусе двадцати сантиметров от себя, после чего начала рьяно обтирать испачканную лапу о жухлую поникшую траву.
Когда "дело" было сделано, Полумертвая вновь встала на ноги и потянула носом. Он, оправдав надежды хозяйки, уловил немного странноватый знакомый запах. Такой милый, такой родной.
- Василиса, мать твоя сучка, где тебя носило?! - и, не помня себя от радости, Шейла кинулась навстречу собаке. Она прекрасно понимала, что ведет себя, как те глупые, глупые детишки антропоморфов, которым подарили животное в первый раз в их жизни, но Лиссу она действительно считала своим единственным другом, и поэтому в обращении с ней не скупалась даже на такое дурацкое поведение.
Крепко прижав к себе животное, Эйла принялась гладить ее по влажной холке, поросшей жесткой шерстью, приговаривая:
- Я скучала.
Прошло, наверное, не меньше минуты, когда собака наконец поняла, что "обнимашки" пора прекратить. Отпустив волкодава и выпрямившись в полный рост, она достаточно громко заявила:
- Слушай, мне есть охота. Поймаем что-нибудь, а?